Дождь хлестал по щекам, бил ветер стёкла витрин,
А я слышала как внутри тебя бился хрусталь.  ​
           ​Пожалуйста, перестань.     

[float=left]«[/float]мягкая кожа лопается под тонким лезвием, медленно и гладко. жемчужины крови пробираются сквозь тонкие разрезы и разбиваются о молочный кафель; размазываются босой ступнёй. [float=right]»[/float]пряди тёмных волос путаются в пальцах, ресницы дрожат. ладони переплетаются с другими руками, изгибаясь почти неестественно. больно.

Вспышка. Расширенные зрачки катаются по глазному яблоку, огибая глаз. Ищут, за что ухватится. Дженни судорожно вдыхает, вытирает нос тыльной стороной, оставляя бледно-красные разводы на губах и щеках. Сердце колотится и визжит, а её оглушает потоком крови по венам, столь похожим на прибои морских волн.
​
Цунами.

​— Дженни, у тебя кровь из носа! — Испуганно восклицает сидящая напротив подруга.
​— Всё в порядке? — Звучит еще чей-то встревоженный голос рядом. Чья-то рука на плече.

Алый капает на красный поднос, на спагетти с грибным соусом. Джи Ён прижимает ладонь к носу, пряча под ней произнесенные одними губами «да ты что блять, а я не заметила, что кровь». Чувствует привкус железа на языке, кривится и кивает. Всё не в порядке, но ведь никто не поймет насколько. Они не знают, каково это.

А она уже срывается с места; скрипит стулом, опрокидывает чей-то бумажный стаканчик с остывшим капучино, невидящим взглядом хватает сумку и вылетает из столовой. Пробегает мимо туалета, мимо медицинского кабинета, целенаправленно, но шаткими движениями обтекает всех, кто пытается притормозить её по пути (кровь под носом и на подбородке уже засыхает).

Она боится не успеть.

Знает, что это была Тина  — это её запястья, это её волосы, её кровь. Это руки Санни хватали её за пальцы.

...В отличие от тебя, мне мозг никто не ебал в течение года! Может, ты права. Может, нам вообще не стоило сближаться...

Джи Ён спотыкается и падает на асфальт. Сумка скользит с плеча и падает следом. Слишком яркие реакции вокруг, слишком много стимулов, слишком шумно. Дженни шипит, отмахивается; Дженни не видит — только чувствует. Чувствует, как внутренности выворачиваются от ужаса.

Это не из-за тебя, конечно.
Ты вспылила! Разве эти слова можно было принять всерьёз?

Мама говорила, что Джи Ён пора научиться контролировать свои эмоции в экстремальных ситуациях, но она не объясняла, что у обычных людей «экстремальной ситуацией» может стать ссора с близким человеком. Она не предупреждала, что это может быть хуже и больнее, чем сломать себе руку, упав с дерева, или страшнее, чем сидеть с приставленным к голове огнестрелом. Это хуже, потому что сейчас ей кажется, что в неё уже выстрелили, и она просто пытается не истечь кровью.

Пытается успеть, хотя даже и не знает, что именно произойдёт, и когда. Может, вообще не сегодня. Может, она сейчас влетит к ним в комнату, а они сидят и читают конспекты, сплетничая о чём-то глупом. Санни ей улыбнется своей искрящейся улыбкой, а Тина... Дженни попросит прощения у Тины и та обязательно тоже ей улыбнется.

Так ведь?

씨발       씨발         씨발
   ​씨발
씨발    씨발    씨발   씨발!

Дженни замедляет шаг — жалкого самовнушения хватает буквально на пол минуты — и снова срывается, уже прихрамывая и всё крепче сжимая сумку в руках. У неё болит нога, но мысли о возможном вывихе оказываются отброшены в самый дальний уголок сознания, и единственное, что мантрой крутится в её голове, будто заевшая пластинка: она должна увидеть Кристину и Санни.

Должна убедится, что это
не твоя вина.

Когда нужная дверь оказывается перед глазами, Джи Ён, не жалея сил, начинает колотить по ней костяшками, но очень скоро так же нетерпеливо опускает ладонь на дверную ручку и поворачивает её. Обычно девочки закрывают дверь на замок, но Дженни не думает объективно; она вообще не думает, а просто вваливается в комнату когда дверь поддается давлению. Оказавшись внутри, она застывает на месте, стоит ей увидеть...-

— Санни! — Хриплый голос Дженни звучит почти облегченно, но это происходит лишь на мгновение, пока она не замечает, что именно происходит.

Пока глаза не фокусируются на спрятанном за светлыми прядями лицом, на застывшем теле, где только пальцы рук производят какие-то странные движения. Сердце пропускает несколько ударов, внутри что-то надламывается и хрустит.

Что это? Что случилось?

Дженни роняет сумку на пол и уже совсем неуверенно и осторожно подходит к Санни и опускается перед ней на колени, опираясь ладонью о перила стула. Пытается заглянуть ей в глаза, болезненно кривит губы от заплаканного лица, которое ей, наконец, удается разглядеть.

​— Санни? Сан, что с тобой?

Наверное, видеть переломанную на мелкие осколки Санни О'Ханниган — это еще хуже, чем видеть в таком же состоянии Тину (потому что Санни для Джи Ён горит ярче любого солнца, но что станет, если оно выгорит?).

Ах, но тебе ведь стало легче, да? Она ведь не здесь.
Наверное, хотя бы с ней всё в порядке.

Отредактировано Jenny Ahn (2021-12-30 16:26:57)

I got knots all up in my chest
Just know, I'm trying my best

Бесстрашная Дженни Анн боится самых простых вещей:

Она боится жуков и крыс, боится червяков. По ночам она иногда представляет, как из самой тёмной точки в комнате на неё смотрит острозубое чудовище. Она боится провалить экзамены. Она боится увидеть что-то ужасное, что ей будет не под силу изменить. Боится, что её братья умерли. Боится остаться одной.

Боится захлебнуться горячей смолой, которую видит в зрачках Санни. Пустой, истощенной Санни, из которой будто бы нитка за ниткой вытащили всё живое.

Если бы два года назад кто-нибудь сказал Джи Ён, что она будет сидеть перед Санни О'Ханниган на коленях, встревоженно вглядываясь в её большие воспаленные болью глаза, она бы засмеялась этому человеку в лицо. Она бы заявила надменно, что её тошнит от «солнечных» богатых белых девчонок, которые с детства живут с золотой ложкой во рту.

И посмотри на неё теперь — совершенно беспомощная перед страданиями её 해 — той самой, почти ненавистной когда-то, богатой фарфоровой девочки. И она, сгорбленная, смотрит на неё снизу вверх и держит поднятую ладонь в невесомости над коленом Санни.

Можно ли коснуться? Обнять? Вытереть растёкшуюся тушь со щек?

Дженни ведь уже сталкивалась с подобным, а всё так же смотрит на чужую боль как испуганное животное посреди автострады, растерянно замерев на месте.

А Санни вдруг улыбается. Неправильно и неестественно улыбается, будто у неё свело мышцы лица. Будто они разыгрывают глупую сценку из которой ей хочется поскорее уйти.

Она говорит про Кристину и у Джи Ён сбивается дыхание. В глазах снова нанизанные на тонкие полоски красные бусины, снова босые ноги и спутанные пряди тёмных волос. Снова их идиотская ссора. Дженни сжимает ладонь в кулак, поджимает губы, кажется, ещё немного, и она скомкает всё своё тело в клочок бумаги. Она вдыхает носом, открывает рот, собираясь возразить, хотя возражать, по сути, не на что — ещё мгновение назад она была уверенна, что умрёт, если не увидит Тину. Но Санни не даёт ей сказать, она двигает планшет в сторону и так же отталкивает от себя Дженни, но уже словами.

и правда, мерзкая ты тварь.
видишь —ты даже не знала, что
ей плохо.

Но Джи Ён, в отличие от Санни, не умеет так же быстро и качественно заталкивать свои эмоции под замок внутри себя. Она хмурится, скорее непонимающе, чем раздраженно. Резко выпрямляется следом за ней, ухватываясь ладонью о край стола, когда начинает терять равновесие из-за анемии. Коротко шипит и кривит губы, как только пальцы опускаются на пролитый чай; вытирает руку о чёрные джинсы, оставляя на них невидимые разводы кроваво-чайной смеси (где-то на окраине сознания держит мысль, что у самой под носом и на подбородке застыли пятна крови).

И только сейчас она, наконец, замечает, что состояние комнаты будто бы отражает состояние самой Санни — словно она вывалила свои внутренности на стол, а не забросала его смятыми бумагами. Словно залила его своими слезами, а не чаем. И ей от этого становится ещё страшнее.

Кажется, это же чувство выжигало ей внутренности, когда она увидела раненного Хан Гёля у двери в тот самый день. Хан Гёля, который в глазах маленькой Джи Ён был бесстрашным и непобедимым. Плюющегося кровью и лежащего в ней, сжимающего дрожащей рукой свой вспоротый живот, Хан Гёля.

И от мыслей об этом у Дженни в груди что-то щёлкает. Злоба? Возможно, она самая. Она зла на себя, на Санни, на Хан Гёля, на весь этот ёбаный мир, в котором она никому не может помочь.

А может это страх и вина.

ну и кому твои видения нужны, великая ясновидящая
если ты не способна спасти близких?

Дженни учили драться, учили душить, учили хватать за запястье, чтобы вывихнуть руку, но не учили быть ласковой и понимающей, поэтому она поступает так, как у неё получается лучше всего — почти грубо хватает Санни за предплечья и поворачивает всем телом к себе.

— Ты прекрасно знаешь, что я не изображаю заинтересованность. Я либо интересуюсь, либо мне похуй. И мне не похуй, Санни. Посмотри. На меня. Что случилось? — Она её слегка встряхивает, сжимает пальцы на руках, крепко (возможно, крепче, чем стоило бы) и уверенно, хотя ладони предательски подрагивают. [float=right]а еще она эгоистично
использует проблемы
санни, чтобы не думать
     о тине[/float] Наверняка лучше было бы её обнять — но Дженни грубая и отвратительная. Дженни даже в своей заботе эгоистична, потому что она не спрашивает «нужна ли тебе помощь, Санни?», а уверенно требует ответа на вопрос «чем мне помочь?». Она эгоистично боится, что теперь может потерять ещё кого-то важного, наряду с Тиной, Джи Хуном и Хан Гёлем. Почему потерять? Потому что она видит, как настойчиво Санни прячет чувства за мерзкой пластиковой улыбкой и обидными словами. И она знает, к чему это обычно ведёт.

— Если Тина не здесь, значит всё в порядке, — Джи Ён убеждает скорее себя, а не Санни. Она старается не думать о том, что в своём видении она запомнила кафель, а они с Сан стоят на паркете. Нет, это произойдет не здесь. И не сейчас. А проблемы нужно решать по мере поступления.

— Тебе придётся получше постараться, если хочешь избежать ответа, так что лучше просто скажи, — в её голосе просьба смешивается с указом, а уверенность переплетается с растерянностью.

Пожалуйста, Санни.

Отредактировано Jenny Ahn (2021-12-31 04:51:03)

Fire, fire, fire!
Fire from the tongues of liars

[indent] Санни научилась растворять свою злость, пропускать ей сквозь себя и аккумулировать, как солнечная батарейка. Злость – это топливо, но не застилающая глаза пелена, превращающая человека в бездумного берсерка. Злость злости рознь, сорта злости различаются как сорта роз. В случае Дженни-Санни это кипучий, но крайне безобидный яд, потому что Санни некуда девать агрессию, которую она скопила за летние каникулы и общение с матерью в принципе.

[indent] Дженни в этом не виновата. Никто, если по-честному не виноват, просто всё так сложилось. Санни, конечно, может быть, виновата больше всех – складывала-то она. Не вбей она себе в голову, что ей нужно стать революционеркой, которая поднимет знамя всех сирых и убогих, не пришлось бы кидать в костёр войны свою жизнь. И заодно – чужие жизни, чужие мечты и чужие нервы. Санни – эгоистка самого худшего толка, она эгоистка с идеей. Идеей закоренелой и заскорузлой, грубой, как пальцы знаменосца. Но стоила ли эта идея, например, её отношений с Эйданом? Стоила ли возможность что-то доказать матери её дружбы с Дженни и Тиной? Сейчас, когда дела Дома, дела Санни и дела большого Голливуда связаны неразрывно, всё стало слишком сложно. Этот узел так просто не разрубить.

[indent] – Ой да ладно, – она нервно глубоко вдыхает, тут же морща лицо в недовольную шакалью мордочку, – мы обе знаем, что ты тут ради Тины. Я, типа, не осуждаю, но не надо делать вид, что я бог весть какая звезда.

[indent] Если говорить это вслух, появляется душок дешёвой драмы. Санни так не нравится, Санни так не вкусно. Парадокс, но собственные слова не подстёгивают её, а напротив, успокаивают. Как будто вербализация обесценивает гнев и выставляет её, Санни, проблемы, капризом истеричного ребёнка.

[indent] – Да забей, правда. Я была у матери, а это… блять!

[indent] Не надо быть великим мыслителем, чтобы сопоставить два и два. Полотенце. Ссора. Напряжённая складка на лбу и мелкие морщинки. Надтреснутый голос.

[indent] – Ты совсем ёбу дала, да? – Санни оторопь берёт при мысли о том, что её истерика могла послужить триггером. Этого ещё не хватало. Злость не гаснет, она меняет направление, успешно погоняемая чужим идиотизмом.

[indent] – Джи Ён, скажи ей, что она наглухо двинутая, потому что меня она не понимает, – Санни стряхивает руки подруги и досадливо ударяет ладонями спинку стула. Ножки скрипят по древнему паркету, звук похож на глухое воронье карканье.

[indent] Омерзительно, если так подумать. Каждый в этой комнате не в себе, каждому нужна помощь. В хорошие дни они могут поддержать друг друга, могут наскрести одно душевное здоровье на троих, но когда хотя бы один элемент даёт трещину, когда хотя бы одна из трёх показывает свою ущербную сторону, всё начинает рассыпаться и, если по-честному, превращается в говно.

[indent] Санни трёт глаза запястьем, размазывая выступившую жирную плёнку на коже. Глаза режет, ну и пусть. Надо что-то сделать, но что тут поделаешь, кроме того, что надо собрать себя в кучу хотя бы ради кого-то? Отодвинь свои проблемы в сторону, решишь потом. Лиши себя необходимости копаться в своей голове, предстань перед миром Девой-спасительницей, валькирией из ярости и чести.

[indent] Санни открывает окно, впуская в комнату холодный поток осеннего воздуха. Жадно вдыхает, чувствуя как он прокатывается по носоглотке, как, кажется, холодит даже пустой желудок. Странное ощущение, если так подумать. Но тревоги куда больше. И, что самое главное, оно не приносит ясности. Что с этим всем делать-то? И делать ли? И делать ли Санни?

[indent] Блять. Санни не хочется становиться всеобщей матерью, но кто-то же должен брать ответственность за хотя бы эту комнату? Хотя кому бы была нужна та ответственность, все люди взрослые. Может, дать Дженни возможность почувствовать себя важной и разобраться с этим парадом идиотизма, заодно подтвердив теорию ненужности Санни О`Ханниган? Вопрос, конечно, интересный, но Санни не знает на него ответа. Да и хуй с ним, можно просто стоять столбом и делать вид, что что-то решаешь.

нам нужен личный демон, персональный Бог
который сможет сделать то, что я не смог.

Дженни, если честно, хотела бы ненавидеть Санни и Кристину. Так было бы проще; так ей бы не приходилось собирать себя по частям после каждой очередной ссоры и вспышки эмоций, ей бы не приходилось бояться переступить границу между тем, что они могут друг другу говорить, а что — нет (потому что они не только Джи Ён, Кристина и Санни, они «Череп и Кости», «Манускрипт» и «Лета»). Она бы не боялась их потерять.

Если бы Дженни ненавидела их, она бы, возможно, не ненавидела так сильно саму себя. Она бы могла обвинить кого-то другого в своей беспомощности: Тина, это твоя проблема, что я не смогла тебя спасти, а ты, Санни, виновата в том, что я была хуевой подругой. Было бы здорово, если бы у неё вообще не было самокритичного мышления.

Но оно есть. А еще есть злость — неуправляемое чувство, которое льется из неё, как кровь из вскрытых ран Тины. Дженни злится потому что это наименее разрушительная эмоция для неё самой. Потому что если она заплачет, если она сломается, то кто будет собирать всё то, что уже разбито? И кто соберёт её саму?

нахуя ты вообще так стараешься, дура?
посмотри на вас: каждая в своей тюрьме из принципов.
уже поздно. и ты, как всегда, уже н и ч е г о  не исправишь.

Злоба — простое чувство. Она кормится нерациональными мыслями, она запускает свой яд вдоль вен, смешиваясь с кровью. Джи Ён хочется кричать на Санни за её притворное безразличие, на Тину — за порезы на запястьях. Ей хочется долбиться кулаками и головой в стену, потому что она, если честно заебалась. Заебалась быть частью какого-то адского круговорота, с которым не может совладать. С Домами покрова, со своими видениями, с запретами и указаниями. С этими двумя. В частности с эмоциональными качелями по имени «Кристина Бранвен Марло». Да, было бы здорово их ненавидеть. Может, их даже есть за что ненавидеть, но Дженни просто не может.

Она злится, но надолго ли её хватит? Как скоро всё это забудется и они пойдут по новому кругу?

Санни уходит из комнаты, а Тина почти послушно протягивает ей одно запястье. У Дженни руки тоже дрожат, но не от физической боли. Она набирает воздуха в лёгкие, она не смотрит Тине в глаза. Убирает полотенце. Снова матерится, на этот раз тихо и почти обессиленно. Вытирает руки спиртовой салфеткой из аптечки, и обхватывает пальцами изуродованное запястье. Поверх старых шрамов красуются новые, и она давит на кожу рядом с ними, проверяя, насколько сильное кровотечение, другой рукой берёт небольшой лоскут бинта и аккуратно вытирает остатки крови. Очистив раны, на мгновение отпускает запястье, чтобы открыть бутылочку с перекисью водорода и, не жалея, льет Тине на запястье.
— Будет больно,  — говорит так, будто еще не вылила треть бутылки ей на руку и себе на джинсы. Снова вытирает участки кожи вокруг ран полотенцем и, наконец, принимается бинтовать. Достаточно крепко, но стараясь не передавить; благо, опыта у неё достаточно. Ножницы. Два узла на внешней стороне запястья. Одна готова.

...А Тина что-то бормочет отсутствующе, Тина будто не здесь, ей плевать, что она могла сдохнуть. И поэтому Дженни резко вдыхает через нос и снова дергает её, притягивая за перебинтованную к себе, не заботясь о том, что может сделать ещё больнее.

— Знаешь, в следующий раз, если тебе так сильно захочется испытать боль, обращайся ко мне, я от тебя пустого места не оставлю, — она шипит на Марло с угрозой, так, словно действительно убила бы её здесь и сейчас, но ярость в глазах всё же смешивается с очевидной горечью (хотя едва ли Тина её увидит).

Слишком сосредоточенная на собственной злости, на поиске взгляда Тины, Дженни даже не сразу замечает, что Санни вернулась в комнату. Дурацким удивлённым взглядом смотрит на протянутую бутылку. Выпустив руку Марло, берёт воду.

— Спасибо. Ты сама-то пила?

Она бы и ей сказала пару ласковых — о том, как Дженни заебало, что Сан пытается провернуть свои претенциозные фокусы и на них, делая вид, что она самая спокойная и уравновешенная в этой комнате.

Ага, конечно.

Джи Ён резким движением поворачивает крышечку, открывает бутылку и протягивает Тине.

  — Пей,  — всё тот же приказной тон.

Кажется, ещё немного и она сама съедет с катушек, следом за двумя своими близкими подругами.

Отредактировано Jenny Ahn (2022-01-15 07:02:34)

Pomme – Adieu mon homme

[indent] Если долго повторять себе, что ты – скала, ты станешь скалой. Хотя бы с виду. Если достаточно долго хорошить в себе свои чувства, ты их лишишься. Так всё это работает. К тому же, кто-то должен быть якорем. Этим двоим надо за кого-то держаться, и обычно О`Ханниган – нерушимая стена спокойствия, к которой можно привалиться.

[indent] Сколько раз они лежали тут на полу, едва соприкасаясь плечами, и смотрели в потолок, обсуждая, как их всё заебало? Сколько раз Санни, забавно кривя лицо, изображала преподавателей, своих родителей и звёзд из телика, чтобы посмотреть, как Тина или Джи Ён наконец перестанут хмуриться? Сколько раз они сдвигали две узкие койки, чтобы на них можно было спать втроём и не задавить друг друга костлявыми задницами? Невозможно много.

[indent] Они продолжат всё это делать, безусловно, потому что так тут заведено – это девичье королевство из подушек, платьев и туманных намёков. Они знают каждую родинку друг друга, каждую ноту смеха и практически каждую нехорошую мысль, но иногда их клинит. Кто-нибудь да упрётся рогом, и в этот раз как-то неудачно совпало, что «плохой день» здесь сразу у двоих.

[indent] – Дамы вперёд, – она пожимает плечами, – этой нужнее.

[indent] Санни никогда не считала Кристину «этой», и уж конечно не считает Джи Ён врагом, который внёс разлад их уютный мирок комнаты имени ненависти к декану Давенпорта. Но физика работает так, что всё остывает постепенно, и в О`Ханниган ещё горит огонёк раздражения. Сегодня её очередь быть королевой драмы, по графику циклов, по фазе Луны, но нет, отказано.

[indent] – Окей, – они знают, что Санни – из «бывших» и может горстями на сухую глотать таблетки. Шила в мешке не утаишь, но в этой комнате осуждают кого-то, только если она ведёт себя как сука. Так уж повелось, и, честно сказать, кое-кто сегодня действительно достоин осуждения.

[indent] Она бросает две прохладные бутылки на постель – потом пригодится, и забирает у Тины пакетик. Забавно, интересно, а что будет, если такое втереть в дёсны? Заморозит ли челюсть? С былым проворством Санни «я в завязке» О`Ханниган заглатывает щепотку горького порошка, делает глоток и передаёт початый ритуальный набор дальше. Все должны причаститься, все должны пригубить. Иначе как-то не по-товарищески.

[indent] Стоять на месте тяжело, поэтому Санни ищет чем себя занять. Скатывает в рулон ковёр, согнав с него двух страдалиц, плюхается на деревянный пол, сложившись пополам и привычно сложившись в драматичную жабу. Странное успокоительное, по крайней мере по началу. Обычные капельки, порошочки и таблетки словно бы прижимают тебя к земле, говорят, мол, подруга, полежи, вот тебе тяжёлое пуховое одеяло, вот горячее какао, попустись немного. Эта же штука шипит и бурлит, не в физическом смысле, а скорее в моральном, больше похоже на стимулятор, уж поверьте, она разбирается.

[float=left]
[/float] [indent] Санни подпирает лицо ладонями и смотрит на подруг.

[indent] – Вы бы знали, как я заебалась, – она тяжело вздыхает, – без шуток. В Доме как всегда пиздец, с парнем погулять не могу, потому что, сука, везде кто-то смотрит, назначение это… И как только я пытаюсь проплакаться хорошенько, вуаля – всё идёт по пизде. Ой.

[indent] Санни прикусывает нижнюю изнутри, словно это поможет вернуть сказанные по какой-то химической причине слова. Откуда это из неё лезет, если она решила держать себя в руках и вообще почти проглотила своё раздражение? Проглотила. Санни смотрит, как Дженни запивает порошок водой.

[indent] – Что там на пакете написано?

[indent] Что-то ей подсказывает, что сожрано было абсолютно не то, что нужно. Впрочем, ладно. Хорошо. Куда бы теперь деваться, если конфликт вступит в активную фазу через три два один? Она уже один раз сбежала от них, вышла, так сказать, подышать. Второй раз этот номер не пройдёт. Не получится быть страусом, голову в песок не спрячешь.

[indent] Санни вздыхает. Поднимает мысленное рыцарское копьё и разводит руками – ладно, дамы, давайте об этом поговорим. Сунем друг другу солёные от слёз пальцы в свежие раны. Мы же тут такое любим, мы же тут такое уважаем.

[indent] Миссис Сова, её старый психотерапевт, не будем называть имён, считает, что полезно выговариваться. Но когда дело касается чувств, Санни не может сложить слова в предложения. Она может хлестать по мячу или орать на партнёра по сцене, но её зайки – это терра инкогнита, они не должны ничего знать. Им ведь это не нужно, верно? Им же нужна скала и стенка, у них своих бед хватает. Или ей только так кажется? Вот, видимо, сейчас и разберёмся.