когда бэйв затягивает волосы на затылке резинкой, ей хочется вместе с тем стянуть со своего черепа кожу; безобразную — всю в разводах и мелких шрамах, конопатую кожу
такая кожа ее не красит; такая кожа должна быть сожжена. но вместо этого бав скалится сама себе в зеркало и заунывно-тоскливо продолжает:
туфли должны быть начищены
(трижды)
резинка свитера сдавливает горло и бэйв вспоминает, как поджимаются сухие материнские губы
[indent]неудовлетворение;
и она натирает ботинки снова, пока пальцы от воска не начинают опухать и неприятно колоться; пока она не покажется себе идеальной.
хотя впрочем — каждый шаг отдает сандалом и неумолимой самоуверенностью; бэйв задирает подбородок и — искусственно — самооценку (чтобы казаться еще сильнее, лучше, живее); бэйв улыбается устало и думает о ерунде —
[indent]как приятно было бы сейчас сыграть в чехарду или разломать большущий черный зонт
(сказать, что так было)
[indent][indent]восемь спиц и рваное полотно увядает на трости-ручке.
в тот день она получила оплеуху.
день за окном плетется; унылый, как голос в аудитории — отскакивает от стен и еле долетает до затуманенного рассудка: сойти бы с ума, да на следующей неделе пересдача. а потом она выбирает энн, дальний столик у окна и вишневый (любимый) йогурт. она выбирает хмуриться и хандрить сегодня: оставляет театральщину на вторник, чтобы не переборщить. бэйв выбирает каждый момент своей жизни, но она никогда не выбирает случайности.
большие числа всегда дурят простых людей; если не разбираться в математике, можно придумать себе ретроградный меркурий или, скажем, вселенский заговор; если не разбираться в математике, можно наломать много дров — например, сдать последние сбережения в пирамиды, или купить зеленый диван в гостевую комнату.
кто вообще покупает зеленые диваны?
бэйв думает об этом сосредоточенно; кончиками пальцев ищет ответ — не находит ничего, кроме хаоса. и когда по ее голубому свитеру вдруг расползаются первые следы ранения (смертельно ранена честь, несите бинты!), она даже не совсем понимает, как это вышло.
она раскрывает рот — выдыхает только беззвучно и жмурится скорее инертно, чем добровольно;
— что ты, — задыхается в нарастающем гневе и справиться с собой не может.
* потом, сильно погодя, она усадит себя в любимое левое кресло и проведет воспитательную беседу: люди не виноваты, случаются непредвиденности и происходят события, все это, в сущности, и является жизнью. все это будет сильно позже, не здесь —
здесь у нее губы трясутся от обиды и раздражения, здесь у нее в руках бесполезный поднос и на душе — непростительная обида.
бэйв любит быть в центре вниманий; все дороги ведут к ней самой, так уж вышло // но теперь она чувствует себя пугалом посреди огромного поля гречихи —
злые вороны выклевали ей глаза и теперь глумятся где-то под сизыми тучами.
— ты хоть знаешь, чего тебе это будет стоить, — шипит (по закону жанра) надрывно и глаза щурит пристально, покрываясь вся красными безобразными пятнами; бав говорит, конечно, о собственной репутации, — ты хоть представляешь, что натворила?
где-то на фоне майки свистит // следом слышится звук камеры. если бы на улице было ясно, а бав была обывательницей без претензии на оригинальность, все это вышло бы ерундой.
| — прости, пожалуйста, я не хотела! давай я постираю твои вещи.
— о, не переживай, все хорошо!
— тогда я куплю тебе обед в качестве извинений.
— да ладно, ничего ведь не случилось! | |
случилось.
может быть, ретроградный меркурий все же виноват? хоть немного.
— чего ты пялишься, — бав закипает все сильнее // бав свой поднос швыряет с силой об пол и теперь пальцы стискивает в кулаки, — очнись, тупица!
грозная
(вот-вот заплачет от обиды).
